19. Запугивание как метод аргументации

^{Айн Рэнд}

Бывает, что в ходе дискуссии кто-то из ее участников прибегает к аргументу, который по сути даже нельзя назвать истинным аргументом: это прием, позволяющий закончить дискуссию фактически еще до того, как она началась, и принудить оппонента к согласию, не прибегая к логической аргументации. Обойти логику удается, используя психологическое давление. Поскольку в настоящее время подавляющее большинство дискуссий ведется именно таким образом, и, судя по всему, в ближайшем будущем популярность этого приема будет только расти, имеет смысл научиться своевременно его распознавать и всегда быть готовым к отпору.

Можно обнаружить некое внешнее сходство этого приема с использованием ложной аргументации ad hominem, однако, при одних и тех же психологических корнях, смысл здесь отличен. Аргументация ad hominem заключается в попытке опровергнуть доводы оппонента, подвергнув осуждению его личные качества. Пример: «Кандидат Х – безнравственный тип, поэтому его доводы лживы».

Метод же психологического давления заключается в угрозе подвергнуть осуждению личные качества оппонента, используя для этого его доводы, которые таким образом оказываются опровергнутыми без обсуждения. Пример: «Только безнравственный человек может не замечать, насколько лживы аргументы кандидата Х».

В первом случае безнравственность кандидата Х (подлинная или мнимая) предлагается в качестве доказательства лживости его доводов. Во втором случае его доводы в произвольном порядке объявляются лживыми, и это служит доказательством его безнравственности.

Сегодня второй метод применяется чаще, чем все прочие варианты иррациональной аргументации. Его следует отнести к разряду ложных логических заключений, и он может быть назван «аргументацией через запугивание».

Основная характеристика аргументации через запугивание – обращение к личной моральной неуверенности и построение на основе страха, чувства вины или невежества жертвы. Аргумент принимает форму ультиматума, который вынуждает жертву согласиться с определенной идеей без ее обсуждения, под угрозой обвинения в нравственной неполноценности. Схема ультиматума всегда одна и та же: «Только дурной (бесчестный, бессердечный, бесчувственный, невежественный и т. д.) человек может высказывать такие идеи».

Классический пример применения приема запугивания в дискуссии – сказка «Новое платье короля».

В этой сказке некие шарлатаны продают королю несуществующие туалеты, утверждая, что их необычайная красота делает их невидимыми для тех, кто нечист сердцем. Какие психологические факторы необходимы для того, чтобы этот прием сработал? Шарлатаны играют на королевской неуверенности в себе; сам король не подвергает сомнению их утверждения и их моральный авторитет; он мгновенно сдается, уверяя, что видит одежду – таким образом, соглашаясь не верить собственным глазам и признать свою умственную неполноценность, лишь бы не подставлять под удар шаткую самооценку. Оценить, насколько он оторван от реальности, можно по тому факту, что он предпочитает пройти по улице нагишом, демонстрируя свой несуществующий туалет народу, лишь бы не подвергнуться моральному порицанию со стороны двух бродяг. Народ, охваченный той же психологической паникой, наперебой выражает громкие восторги роскошным платьем короля – пока какой-то мальчуган наконец не объявляет, что король-то голый.

Прием аргументации запугиванием работает по совершенно такому же принципу, что мы имеем возможность наблюдать сегодня повсеместно.

Все мы постоянно слышим: «Только тот, кто не обладает достаточно тонкой интуицией, может не соглашаться с альтруистической моралью»; «Только невежда может не понимать, что разум доказал свою несостоятельность»; «Только злобный реакционер может защищать капитализм»; «Только откровенный милитарист может выступать против ООН». «Только безумный маргинал может до сих пор верить в свободу»; «Только трус не признает, что жизнь – помойка»; «Только очень легкомысленный человек может гоняться за красотой, счастьем, достижениями, ценностями или вдохновляться героями».

Примером сферы деятельности, полностью основанной на одном лишь приеме запугивания, может служить современное искусство: стоит завести о нем речь, как каждый обыватель из уличной толпы начинает лезть из кожи вон и пытаться переорать остальных в припадке неземного восторга перед каким-нибудь пустым (при этом запачканным) куском холста, стремясь доказать, что он действительно обладает особым восприятием, доступным лишь для некоей таинственной «элиты».

В сегодняшних дискуссиях прием запугивания доминирует в двух формах. В публичных выступлениях и печати он процветает в форме длинных, сложных, запутанных структур невразумительного словоблудия, из которого нельзя понять ничего, кроме моральных угроз. («Только примитивно мыслящий человек может не понимать, что ясность – это чрезмерное упрощение».) Однако в частной, повседневной жизни он существует бессловесно, между строк, в виде невнятных звуков, подразумевающих нечто, не произносимое вслух. Он строится не на том, что сказано, а на том, как это сказано, не на содержании слов, а на интонациях голоса.

Это обычно интонация насмешливого или воинствующего недоверия: «Но вы же не защищаете капитализм, правда?» А если сразу смутить потенциальную жертву не удается, и она честно отвечает: «Конечно, защищаю», – далее диалог развивается примерно в таком ключе: «Да не может этого быть! Это невозможно!» – «Возможно». – «Но ведь всем понятно, что капитализм устарел!» – «Мне – непонятно». – «Да бросьте вы!» – «Ну, раз мне это непонятно, может быть, вы объясните мне, почему вы так считаете?» – «Ох. Да не смешите же меня!» – «Так вы объясните мне?» – «Ну знаете, если вы этого до сих пор не поняли, я ничем не смогу вам помочь!»

Все это сопровождается вздернутыми бровями, широко распахнутыми глазами, пожиманием плечами, кряхтением, фырканьем – короче говоря, полным арсеналом невербальных сигналов, передающих зловещие намеки и эмоциональные вибрации одного-единственного рода: неодобрения.

Если все эти вибрации оказываются безрезультатными, если подобному участнику дискуссии оказывается надлежащий отпор, то выясняется, что у него нет никаких реальных доводов, никаких доказательств, примеров, объяснений, никакой основы для его заявлений; что вся эта шумная агрессивность предназначена для прикрытия пустоты; что аргументация через запугивание есть не что иное, как признание интеллектуального бессилия.

Легко проследить, каков архетип подобного приема (а также почему он так привлекателен для современных неомистиков): «Тем, кто понимает, не требуется никаких объяснений; тем, кто не понимает, ничего объяснить невозможно».

Психологическим источником этого приема является социальная метафизика [17] .

Социальный метафизик – это человек, который считает сознание других людей выше собственного сознания и выше фактов реальности. Для социального метафизика важнее всего моральное признание со стороны окружающих – важнее, чем истина, факты, здравый смысл и логика. Больше всего на свете, панически, до дрожи, он страшится неодобрения окружающих – так, что ничто в его сознании не может выдержать этого давления; поэтому он готов отвергнуть свидетельства собственных органов чувств и признать неполноценность собственного сознания ради морального признания любого встречного шарлатана. Только социальный метафизик способен всерьез считать, что можно выиграть интеллектуальный спор, намекнув оппоненту: «Но ведь так вас не будут любить!»

Строго говоря, социальный метафизик не применяет свою аргументацию как осознанный прием: он «инстинктивно» нащупывает ее через интроспекцию – поскольку именно она соответствует его психоэпистемологическому образу жизни. Всем нам приходилось сталкиваться с такими раздражающими типами, которые никогда не слушают, что им говорят, но жадно ловят вибрации голоса собеседника, старательно извлекая из них намеки на одобрение или порицание, и отвечают в соответствии с тем, что, как им кажется, уловили. Это род приема запугивания, направленный на себя самого, воздействию которого социальный метафизик поддается практически всякий раз, когда с кем-либо общается. И если он сталкивается с противодействием, если его идеи подвергаются сомнению, он автоматически прибегает к тому самому оружию, которое кажется самым страшным ему самому: к лишению морального признания.